"Любовь это и есть одно из самихудивительных чудес Света!"
Археолог Детрие стоял на берегу Нила и кого-то ждал, любуясь панорамойраскопок. Кожа его от загара так потемнела, что не будь на нем светлогоклетчатого костюма и пробкового шлема, его не признали бы европейцем. Впрочем,черные холеные усы делали его похожим на Ги де Мопассана. Непринужденностьгасконца и знание местных диалектов позволяли ему быстро сходиться здесь слюдьми. Особенно помогало знание арабского языка и наречия, на котором говорилифеллахи.
Трудно ладить было лишь с турками. Кичливый паша в неизменной феске, откоторого зависело разрешение на раскопки в Гелиополисе, неимоверно тянул,потчуя Детрие черным кофе, сносно болтая по-французски и выпытывая у него опарижских нравах на плас Пигаль. Он не преминул похвастаться, что знаетнаизусть весь Коран, хотя и не понимает ни одного арабского слова, что,впрочем, не мешает ему править арабами. В душе он, конечно, презирал неверныхгяуров за их постыдный интерес к развалившимся капищам старой ложной веры, но иобещал европейцу, обещал, обещал… Однако разрешение на раскопки былополучено лишь после того, как немалая часть банковской ссуды, выхлопотаннойпарижским другом археолога графом де Лейе, перешла от Детрие к толстому паше.Таковы уж были нравы сановников Оттоманской империи, во владениях которойскрещивались интересы надменных англичан и алчных немецких коммерсантов,требовавших под пирамидами пива и привилегий, обещанных в Константинополесултаном.
Детрие мало интересовался этим соперничеством. Как чистый ученый, он большеразбирался в борьбе фараонов и жрецов бога Ра, древнейший храм которого емуудалось раскопать.
В 1912 году отмечалось это выдающееся достижение археологии. Храм был огромен.Казалось, кто-то намеренно насыпал здесь холм, чтобы сохранить четырехугольныеколонны и сложенные из камней стены с бесценными надписями на них. Но сохранилиих не разум, а забвение и ветры пустыни.
Археолога Детрие заинтересовали некоторые надписи, оказавшиеся математическимизагадками. Жрецы Pa — и математика!
Это открывало много.
Об одной из таких надписей, выбитой иероглифами на гранитной плите в большомзале, и написал Детрие в Париж своему другу, математику, пообещавшему в ответсамому приехать на место раскопок.
Его и ждал сейчас Детрие. Но меньше всего думал он увидеть всадника в беломбурнусе, подскакавшего на арабском скакуне в сопровождении туземного проводникав таком же одеянии.
Впрочем, не его ли друга можно было встретить в Булонском лесу во времяверховых прогулок в весьма экстравагантном виде?
То он был в цилиндре, то в турецкой феске, то в индийском тюрбане. Ведь онпрослыл тем самым чудаковатым графом, который сменил блеск парижских салонов намир математических формул.
Кстати, в этом он был не так уж одинок, достаточно вспомнить юного герцога деБройля, впоследствии ставшего виднейшим физиком (волны де Бройля!).
Детрие и граф де Лейе подружились в Сорбонне. Разные специальности, выбранныеими, разъединяли, но не отдаляли их друг от друга. Они всегда вместе гуляли побульвару Сен-Мишель и встречались на студенческих пирушках, пили вино, пелипесни и веселились с девушками.
Но главное, что связывало их, была "масонская ложа шахматистов", как в шуткуговорили они. Оба были страстными шахматистами. Играли они примерно в равнуюсилу, но граф де Лейе увлекался шахматными этюдами и не без успеха составлял ихсам, получал призы на международных конкурсах. И если они не играли очереднуюпартию, то, собравшись вместе, рассматривали этюды Лейе или классиков шахматнойкомпозиции. Эта общая привязанность к мудрой игре сделала само собойразумеющейся взаимную выручку. Вот почему граф де Лейе помог археологу добытьнеобходимые средства для раскопок и теперь сам по просьбе собрата по "шахматнойложе" примчался сюда.
Граф осадил коня и ловко соскочил на землю, восхитив тем проводника,подхватившего поводья.
Друзья обнялись и направились к раскопкам.
— Тебе придется все объяснить мне, как в лицее, — говорил граф, шагая рядом сДетрие в своем развевающемся на ветру бурнусе. Его тонкое бледное лицо, так невязавшееся с восточным одеянием, было возбуждено.
— Раскопки ведутся на месте одного из древнейших городов Египта, — методичноначал археолог. — Гелиополис — город Солнца. В древности его называли Ону илиЕй-н-Ра. Здесь был религиозный центр бога Ра, победителя богов, который"пожирал их внутренности вместе с их чарами". Так возвещают древние надписи:"Он варит кушанье в котлах своих вечерних… Их великие идут на его утреннийстол, их средние идут на его вечерний стол, их малые идут на его ночнойстол…" — декламировал цитаты археолог.
— Прожорливый был бог! — рассмеялся граф.
— Эти религиозные сказания отражают не только то, что Солнце всходит надгоризонтом, "пожирает" звезды, но и отражают, пожалуй, реальные событиядревности.
— Битву богов с титанами?
— Нет. Воевали между собой не столько сами боги, сколько жрецы, импоклонявшиеся. Так, с жрецами бога Ра всегда соперничали жрецы богаТота-Носатого (его изображали с головой птицы ибиса), сыном которого считалсяфараон Тутмос I. Любопытно, граф, что наследование престола у египтян, какпережиток матриархата, шло по женской линии.
— Постой, великий древнечет. Я в невежественной своей темноте слышал лишь о